Утром 16 января 1920 года новоизбранный Председатель Лиги Наций выступил на первом заседании Совета. Перед ним, под богато украшенными люстрами в зале на набережной Орсэ в Париже, собрались представители правительств от Азии до Америки. Леон Буржуа, бывший премьер-министр Франции с аккуратной бородкой, начал своё выступление с признания того, что человек, неустанно боровшийся за создание Лиги, – президент США Вудро Вильсон – к сожалению, отсутствует. Затем Буржуа сформулировал великую цель Лиги: «16 января 1920 года войдёт в историю как дата рождения нового мира. Решения, которые будут приняты сегодня, будут приняты от имени всех наций… впервые вместе… чтобы заменить силу правом».
Главной целью Лиги было не допустить повторного развязывания войны. Лига Наций, созданная годом ранее на Парижской мирной конференции в ходе переговоров по Версальскому договору, была призвана содействовать международному сотрудничеству и гарантировать политическую независимость и территориальную целостность государств-членов. Организация состояла из Ассамблеи, где были представлены все члены, и Совета, возглавляемого пятью постоянными и четырьмя ротирующимися членами.
Создание Лиги вселило в нее изрядную долю оптимизма. Европа только начинала оправляться от самого смертоносного конфликта в своей истории, и у европейского населения широко поддерживалась идея создания многонационального органа для предотвращения новых войн.
Популярная организация, возникшая в Великобритании в поддержку идеалов Лиги Наций – Союз Лиги Наций – призывала членов вступать в нее, используя пьянящий коктейль из беззастенчивого оптимизма, сдобренного религиозной идеологией. В брошюре, распространенной Союзом в 1920 году, провозглашалось: «Христианские идеалы находят практическое выражение в Лиге Наций… Потому что там, где доктрина вооруженной силы не смогла искоренить войну, может преуспеть христианская доктрина всеобщего братства людей».
Политики также, похоже, поняли, что, хотя оставалось в значительной степени неясным, чем на самом деле будет заниматься Лига, ее существование, вероятно, было благом. Лорд Керзон, министр иностранных дел Великобритании в 1920 году, описал Лигу как «выражение всеобщего стремления к более разумному методу регулирования дел человечества», в то время как другой британский политик, лорд Сесил, заявил: «Все, или почти все, в Палате [лордов] заявили о поддержке Лиги; очень немногие знали что-либо о ней».
Через час и двадцать пять минут после начала первое заседание Совета Лиги Наций было закрыто.
Ллойд Джордж
Совет обсудил единственный пункт повестки дня – назначение комиссии по оформлению границ оккупированного промышленного региона Саарского бассейна в послевоенной Германии – а затем настало время обеда.
Разочарованный Леон Буржуа завершил заседание, заявив: «Общественное мнение, возможно, будет удивлено, что сегодня мы не добились большего шага и не оставили более глубокого следа в мире». Единственным премьер-министром, присутствовавшим на заседании Совета, был Элефтериос Венизелос из Греции; другие страны прислали послов, министров иностранных дел или, в случае Италии, министра промышленности.
Британский премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж хоть и находился в Париже во время заседания, но вместо того, чтобы присутствовать, он проводил выходные в честь своего пятьдесят седьмого дня рождения со своей любовницей Фрэнсис, а также ужинал в ресторане и играл в гольф.
На следующий день после первого заседания Совета Лиги Наций Ллойд Джордж сыграл раунд на поле для гольфа в Сен-Клу недалеко от Парижа, и он вместе с Фрэнсис, которая была на двадцать пять лет моложе его и официально была его личным секретарём, присоединился к компании в ресторане «Сиро» на ужине. Среди избранных гостей был министр обороны и авиации Уинстон Черчилль. Фрэнсис записала в своём дневнике, что Черчилль «в восторге от большевиков и ругал Д. [Ллойд Джорджа] за новый мир».
«Нового мира вам не видать. Старый мир мне вполне по душе, и в старой собаке ещё есть жизнь».
"Старый мир" и гражданская война в России
"Старый мир" в то время решительно игнорировал настойчивые призывы политиков к распространению доброй воли среди людей. В январе 1920 года, почти через полтора года после официального окончания Первой мировой войны, в Европе бушевал конфликт. Россия вступала в третий год гражданской войны, и большевистская армия сражалась за новое государство на фронте, простиравшемся от Балтики до Каспийского моря.
Британия не сидела сложа руки, а поставляла оружие, снаряжение и военных советников в поддержку антибольшевистских сил; Королевский флот вступал в перестрелку с русскими кораблями на Балтике, британские лётчики бомбили русские города, а британские солдаты были переброшены на Кавказ. По просьбе британского правительства Вудро Вильсон согласился отправить 5000 американских солдат в Архангельск.
Антибольшевистские силы добились определённые первоначальные успехи, но затем их успехи были сведены на нет; эта картина повторялась до октября 1919 года, когда Белая армия приблизилась к Москве на расстояние в несколько километров. Черчилль с ликованием написал в меморандуме Кабинету министров, что с большевиками скоро будет покончено.
Он ошибался. Белая армия была отброшена и начала беспорядочное отступление посреди зимы. Командующий армией, поляк по происхождению, ревностный православный и ярый антисемит генерал Антон Иванович Деникин обратился к Великобритании за дополнительной помощью. Но британское правительство уже приняло решение: пакет военной помощи, полученный им осенью 1919 года, в результате которого стоимость британской материальной помощи Белой армии превысила 35 миллионов фунтов стерлингов, должен был стать последним. Никто из членов Кабинета министров, кроме военного министра, не горел желанием ввязываться в военные действия за рубежом.
На севере голодающая, изъеденная тифом Белая армия отступала через эстонскую границу, в то время как на юге России она едва держалась на плацдарме у Ростова. Британия поставила на проигравшую лошадь. Теперь правительству нужно было придумать, как выбраться из этой передряги. 24 января, вернувшись в Англию, Ллойд Джордж признался своему партнёру по гольфу лорду Ридделлу:
"Пока мы были в Париже, Уинстон был очень взволнован Россией. Он был крайне настойчив и готов был пожертвовать как людьми, так и деньгами. Теперь он меняет свои взгляды…".
Чего ни один из лидеров западного мира не хотел признать, так это то, что Лига Наций была основана на заблуждении: мир, для поддержания которого якобы существовала организация, на самом деле так и не начался.
Источник - https://zadelom.ru/1920-god-globalnyh-potrjasenij-mir-posle-vojny
Рекомендую и иные свои работы.
1520 или начало Нового мира. Часть 1 - https://zadelom.ru/1520-ili-nachalo-novogo-mira-chast-1
Евгения. Последняя императрица Франции. До её рождения - https://zadelom.ru/evgenija-poslednjaja-imperatrica-francii
Вестфальская система пережила несколько кризисов, начиная с Французской революции и Священного союза, возникшего на руинах Наполеоновской империи, и требовала от монархов защиты законных прав других суверенов. Французская революция добавила хаоса к Вестфальскому миру, оставив открытым вопрос о суверенитете революционного правительства, которое, по понятиям Реставрации, было беззаконным. Этот вопрос остаётся актуальным и сегодня, особенно когда страна оказывается расколотой гражданской войной. Китайская Народная Республика была признана мировым сообществом преемницей Китая Чан Кайши, в то время как Исламскому Эмирату Афганистан – государству Талибана – было отказано в признании по политическим мотивам.
Осудив вмешательство в дела друг друга, Вестфальские государства заключили негласное соглашение против негосударственных или межгосударственных образований, претендующих на политическое влияние или легитимность. Соглашение было направлено, прежде всего, против Римско-католической церкви и её орденов, разбросанных по всему миру.
Систематически исключая всех негосударственных игроков с международной арены, Вестфальская система смогла установить определенный порядок по всей Европе: лояльность государству была объявлена высшей по сравнению со всеми другими формами лояльности, которые экзистенциально были даже более значимыми — лояльностью идеологии, церкви, расе и т. д. Военнослужащий мог сражаться против своего единоверца (как в войне между Австрией и Италией) или против своего родственника (как в австро-прусской войне).
Сегодня многие социологи говорят о конце модерна как результате глобализации, свободного движения капитала и деятельности транснациональных корпораций. Однако новые жизненные обстоятельства, ведущие к разрушению национального государства, не означают конец модерна как особой социальной эпохи и возникновение нового постмодернистского общества, подобно тому, как Время Испытаний не означало конец монархии. Модерн — это не просто историческое время, характеризующееся определёнными чертами, данными в наблюдениях или эмпирическом описании. Это этическая и политическая система, и никакой системный сбой или разрушение национального государства не смогли бы привести к его самоуничтожению, если бы не возникла альтернативная система ценностей.
Истоки постмодерна лежат не в реалиях послевоенной Европы, а в системе ценностей раннего марксизма. Трагедия модерна заключается в том, что его возникновение хронологически совпало с зарождением и становлением капиталистического общества в Европе. Существует устойчивое убеждение, что модерн как система ценностей, столь блестяще раскрытая в философии Гегеля, есть не что иное, как идеологическое прикрытие капиталистической эксплуатации. Европейский модерн раскололся по социальному вопросу. Требование значительной части населения – пролетариата – места в западном обществе и признания со стороны других классов привело к революции в морали и политике. В этой ситуации трудящемуся меньшинству пришлось отказаться от универсализма в отношении к социальному обществу и позиционировать себя как класс, отчужденный от фантомных ценностей общества. Это означало трагический сдвиг в западном обществе (который Карл Полани, глубоко понимавший эту радикальную перемену, назвал Великой трансформацией) и, в конечном итоге, привело к переходу от модерна к постмодерну.
Восставший пролетариат в конечном итоге нашёл свой путь в западное общество, а его политические лидеры променяли коммунистический интернационализм на социал-демократический патриотизм (который правдолюбивые радикалы с Востока поспешили окрестить «социальным предательством»). По сути, пролетариат создал видимую брешь в стройной системе либеральной современности, которой немедленно воспользовались другие – сначала этнические, а затем гендерные и сексуальные – меньшинства. Наконец, возникла проблема иммигрантов, также желавших вписаться в западное общество, сохраняя при этом свои традиции и образ жизни. Этот процесс уже привёл к полной трансформации системы ценностей в Европе, а также к этической, а в дальнейшем и юридической делегитимации её институтов.
Действительно, если национальный суверенитет предоставляет свободу только привилегированной части своих граждан — обеспеченному, белому, гетеросексуальному, взрослому, психически здоровому большинству мужчин, в то время как остальное население — бедные, небелые, гомосексуалисты, психически нездоровые и все другие небольшие группы — фактически исключены из национального единства, то для последних нет смысла объединяться с другими членами политического сообщества, чтобы защищать свою свободу и тем самым подтверждать суверенитет национального государства. Постмодерн — это критический ответ на универсальность модерна. Философы-постмодернисты утверждают, что западная либеральная демократия и западная наука не универсальны по своей природе; скорее, они являются продуктом господства определённого класса, расы или пола. Все претензии модерна на право подавлять другие идентичности — этнические, гендерные, расовые — ради единой идентичности национального государства беспочвенны.