Три повозки ползли вперёд. Копыта гремели эхом, словно барабаны судьбы. Впереди скакали четверо охранников в потрёпанных доспехах, мечи сверкали жаждой крови, арбалеты наготове. Лица под капюшонами — маски из теней, глаза горели настороженностью.
В центре — главная повозка, настоящая крепость на колёсах: железные оковы, тройные замки. Внутри — свёрток в грубой рваной ткани. Никто из охраны не знал, что именно везут. Только приказ: любой ценой доставить на другой берег.
— Держитесь вместе! Или река вас проглотит первыми! — рявкнул Гаррек, ветеран со шрамом через всё лицо.
Лошади фыркали, чуя беду. Ветер взвыл сильнее, принеся запах серы и разлагающейся плоти.
И тут — рев.
Пронзительный, как крик тысячи демонов.
Из тьмы сверху спикировал монстр.
Гарпий-дракон. Десять метров крыльев, чешуя как ночь, глаза — два жёлтых адских костра. Когти вонзились в главную повозку, дерево и металл разлетелись, как бумага. Лошади заржали в агонии, одна взмыла в воздух и рухнула в пропасть.
— Нападение! К оружию! — заорал Гаррек, выхватывая меч.
Стрелы засвистели, но монстр был быстрее ветра. Он разодрал повозку, ящики и мешки полетели в стороны. А из обломков выкатился свёрток — маленький, невзрачный, в рваной ткани.
Амулет блеснул в свете факела, как падающая звезда, подпрыгнул на краю моста…
…и сорвался в бездну.
Река взревела торжествующе. Воды сомкнулись над кристаллом, унося его вниз по течению — в неизвестность.
Монстр, утолив жажду разрушения, взмыл в небо с триумфальным криком.
Конвой был уничтожен.
А ночь стала ещё чернее.
2. Раннее утро, горная долина ещё спит под тонким инеем.
Колокол на старой колокольне отбивает пять неторопливых ударов, подъём.
На кухне уже тепло и шумно.
Пахнет свежим хлебом, сушёной мятой и чуть подгоревшим молоком.
Двадцать с лишним женщин в серых рясах и белых платках толкутся у печей: кто месит тесто, кто режет яблоки, кто ругается, что опять не хватает дров. Магии здесь нет и никогда не было, только натруженные руки и привычный утренний гвалт.
В углу, у маленького столика, сидит Вало.
Четырнадцать лет, серебристые волосы заплетены в длинную косу и спрятаны под платком, как у всех послушниц. На нём ряса на два размера больше, рукава закатаны. Нож в руках летает: картошка чистится быстрее, чем сестра Марта успевает подкладывать новую.
— Вало, милый, не гони, опять порежешься!
— Уже порезался три раза на этой неделе, — хихикает Кайса, самая младшая из сестёр.
— Зато потом бежит к матушке Лиири, чтобы она ему йодом мазала и сказки рассказывала, — подмигивает толстушка Марта.
Все смеются. Вало краснеет до кончиков ушей, но улыбается в ответ.
Дверь открывается, впуская холод и высокую фигуру в чёрном покрывале.
Настоятельница Лиири. Седые волосы под белым апостольником, глаза светло-серые, почти прозрачные. В руках корзина с только что собранными травами.
— Доброе утро, дети мои.
Кухня мгновенно затихает. Все кланяются.
Вало вскакивает первым, бросается помогать нести корзину.
— Матушка, вы опять всю ночь не спали? Глаза красные…
— Старость, Валоккайнен. А ты опять вместо уроков картошку чистишь?
— Уроки я уже сделал. Латынь, счёт, Писание — всё наизусть. Сестра Эльза сказала, что читаю лучше неё самой.
— Гордец, — тихо смеётся Лиири и гладит его по голове, жест, который позволяет себе только с ним.
Они уходят в маленькую сушильню за кухней. Там тепло, пахнет ромашкой и зверобоем.
— Пучки каждые три листика, узелки потуже, — говорит Лиири, протягивая ему пук травы. — И рассказывай, что снилось.
Вало ловко вяжет узлы.
— Снился зелёный огонь. И голос… женский. Говорил, что я должен что-то найти.
Лиири замирает на мгновение, потом продолжает развешивать травы.
— Голоса — это от усталости. Или от того, что ты опять тайком читал мои старые книги.
— Вы сами разрешили!
— Одну главу, а ты всю ночь просидел.
Они смеются тихо, как заговорщики.
Вало вдруг опускает голос:
— Матушка… а правда, что я не отсюда? Что вы меня нашли у реки совсем малышом?
Лиири поворачивается, кладёт ладони ему на плечи.
— Правда. Но теперь ты здесь. И пока я жива, никто тебя не обидит. Понял?
Вало кивает и внезапно обнимает её крепко-крепко.
— Я вас очень люблю.
— И я тебя, мой странный серебряный мальчик.
За окном начинает падать первый снег.
Обычный день.
Последний спокойный день.
Солнце висит низко, светит тускло, будто боится согреть. Вало, как всегда, ускользнул из монастыря «проветриться». Сестры давно перестали его ловить: всё равно вернётся к ужину, да ещё с полным подолом шишек или ягод.
Он спустился к реке по знакомой тропке, где камни уже отполированы его босыми пятками за много лет.
Вода шумела громче обычного, несла мелкие льдинки.
И тут он увидел.
На коряге, обросшей мхом, зацепилась грязная рваная тряпица.
Течение дёргало её, будто хотело утащить обратно, но не могло.
Вало нагнулся, потянул за край, и тряпица развалилась в руках.
Из неё выкатился кристалл размером с кулак.
Он был… живым.
Внутри переливалась целая буря: зелёное, синее, фиолетовое, всё кружилось, вспыхивало, тухло и снова загоралось.
Руны на гранях то появлялись, то исчезали.
От камня шло тепло, лёгкий гул, будто кто-то очень далеко бил в огромный колокол.
Вало замер, боясь дышать.
Он никогда не видел ничего красивее.
Ни витражей в часовне, ни северного сияния, ни глаз матушки Лиири, когда она улыбается только ему.
Первая мысль ударила, как молния:
«Это ей.
Это подарок для матушки Лиири».
Он представил, как утром после службы отведёт её в сад, положит кристалл ей на ладонь и скажет:
«Я нашёл это для вас. Чтобы вы больше никогда не грустили».
Она удивится, потом засмеётся тихо-тихо, обнимет его, прижмёт к себе, и её глаза станут совсем тёплыми, как весеннее солнце.
Сердце заколотилось так, что он услышал его в ушах.
Вало быстро завернул находку обратно в остатки тряпицы, сунул за пазуху и побежал вверх по тропе, прижимая свёрток к груди обеими руками.
Он улыбался до ушей, спотыкался, падал, вставал и снова бежал.
Снежинки падали на ресницы, таяли от счастливых слёз.
В спальне послушниц он дождался, пока все уйдут на вечернюю службу.
Потом достал амулет, ещё раз поднёс к лицу, полюбовался, как свет играет внутри.
Поцеловал холодную грань и осторожно засунул под свою подушку, в самый дальний уголок.
Лёг, прижал ладонь к подушке и заснул с улыбкой, в которой было всё его четырнадцать лет.
Завтра он подарит ей самый красивый подарок на свете.
Завтра она будет счастлива.
Завтра.
Он не знал, что «завтра» уже никогда не наступит.
4.Вало проснулся от удушливого запаха дыма и далёкого треска огня.
Сначала он подумал, что это кошмар. Потом услышал крик, настоящий, разрывающий горло крик сестры Марты.
Он вскочил, босые ступни ударились о ледяной камень.
Рука сама метнулась под подушку, нашла свёрток.
Сунул его за пазуху и выбежал в коридор.
Коридор был полон дыма и теней.
Сестра Кайса бежала навстречу, прижимая к груди маленькую послушницу.
Лицо в крови, глаза огромные.
—Вало, беги…
Стрела с чёрным оперением вошла ей в спину.
Она упала, не докричав.
Он побежал в другую сторону, к главной зале.
Двери были распахнуты.
Факелы горели синим, неестественным пламенем.
Посреди залы стояла матушка Лиири.
Белая ряса уже вся в крови.
Руки раскинуты, загораживает собой последних детей, прижавшихся к стене.
Перед ней трое в чёрных плащах без лиц.
Один держал меч, с которого капало.
—Где амулет? Последний раз спрашиваю, — голос был глухой, будто из могилы.
Лиири не дрогнула.
—Уходите. Здесь нет того, что вы ищете.
Вало хотел крикнуть, но горло сдавило.
Он видел всё, как в замедленном кошмаре:
Как меч поднялся.
Как вошёл ей под левую ключицу.
Как она всё равно попыталась улыбнуться, глядя прямо на него сквозь дым.
—Беги… Валоккайнен…
Не дай им… забрать… твой подарок…
Кровь хлынула на пол.
Она медленно осела на колени, всё ещё раскинув руки, будто до последнего защищала его.
Вало заорал.
Впервые в жизни заорал так, что, кажется, разорвал себе душу.
Он развернулся и побежал.
Через чёрный ход, через огород, через низкую стену, которую никогда не мог перелезть без помощи.
За спиной взрывались крыши, кричали сестры, которых он знал с пелёнок.
Снег под ногами стал красным.
Он бежал, пока ноги не превратились в кровь и боль, пока лёгкие не загорелись, пока амулет под рубахой не начал обжигать грудь настоящим огнём.
Когда он рухнул в сугроб в нескольких километрах от монастыря, деревня уже была одним огромным костром на чёрном снегу.
Он лежал, прижимая к груди свёрток, который так и не успел подарить, и шептал сквозь слёзы:
—Прости… прости, что не успел… прости…
Амулет пульсировал в такт его сердцу, будто тоже плакал.
5. Вало рухнул лицом в снег.
Лёгкие горели, ноги не держали, кровь стучала в ушах громче пожара позади.
Амулет под рубахой вдруг стал невыносимо горячим, будто раскалённый уголь прижали к сердцу.
Мир мигнул и погас.
Ни леса, ни снега, ни запаха гари.
Только бесконечная тьма и низкий гул, от которого вибрировали кости.
Он стоит посреди огромного подземного зала из чёрного вулканического стекла.
Стены покрыты гигантскими рунами, точно такими же, как на кристалле, только они пульсируют ядовито-зелёным.
В центре зала — озеро из чистого жидкого света.
Из него медленно поднимается фигура.
Женщина.
Высокая, тонкая, словно выточенная из лунного камня.
Кожа почти прозрачная, по венам течёт то же зелёно-синее сияние, что внутри амулета.
Волосы — длинные, живые, из жидкого металла.
Глаза — два провала, в которых кружатся звёзды и целые галактики.
А на груди — идеально круглая пустота.
Точно такого размера, как его кристалл.
Она смотрит прямо на него.
Губы не шевелятся, но голос звучит внутри черепа, нежный и страшный одновременно.
«Наконец-то ты принёс меня домой…
Но слишком поздно для них.»
Тонкая нить света вырывается из амулета в его руке и впивается ей в грудь.
Пустота начинает затягиваться.
Она вздрагивает — от боли или от облегчения.
«Ты — сосуд.
Ты — ключ.
Ты — оружие, которое ещё не выбрало сторону.»
Она поднимает руку.
На ладони вспыхивает символ — переплетённые руны.
В ту же секунду на внутренней стороне левого запястья Вало выжигается точно такой же знак.
Боль настоящая, жгучая, но он не может пошевелиться.
«Они придут за тобой.
Все.
Слуги Порядка.
Слуги Хаоса.
И те, кто служит только себе.»
Зал начинает рушиться.
Стены трещат, руны гаснут.
Озеро света вскипает и превращается в кровь.
Она делает шаг вперёд.
Её лицо оказывается в сантиметре от его.
«Когда придёт время, произнеси моё имя.
Мир либо спасётся…
…либо сгорит дотла.
Зови меня —
Лиири.»
Имя ударяет, как молния.
То же самое имя.
То, которое он только что слышал из окровавленных губ умирающей матери.
Тьма взрывается белым.
Вало открывает глаза в снегу.
Запястье пылает свежим ожогом.
Амулет теперь холодный, будто высосал всё тепло из тела.
Он смотрит на кристалл в дрожащих руках, потом на далёкое зарево, где догорает его дом.
И впервые шепчет, срывая голос:
—…Лиири?
Кристалл в ответ слабо вспыхивает.
Один раз.
Как будто кивнул